Но сначала о
Торском пороге, самом интересном и
примечательном месте на всем протяжении Чары,
от истоков до низовья, где река образует
водопады высотой в добрый десяток метров, где струи бьют, «как из винтовки», а коренные породы хребта Кодар перерезают русло. Между останцами трудно найти проход шириной более семи-восьми метров, а наш плот занимал как раз половину этого пространства, и нужно было умудриться не промазать, войти в этот узкий, неизвестно чем оканчивающийся коридор. А случись авария — даже если и выплывешь на берег, — вряд ли это изменит положение: до
ближайшего населенного пункта около трехсот
труднопроходимых километров. Да и вопрос еще, доберешься ли вообще до берега...
Мы летели среди «бараньих лбов» — изломанных камней, захлестываемых с обеих сторон двухметровыми волнами. Порою плот взмывал на самый гребень очередного вала, несся на нем — наши весла не доставали воды, — тут же резко падал вниз или
как бы зависал неподвижно, чтобы
секундой позже ринуться вперед с устрашающей
силой. И мы воевали с рекой, не
успевая подумать: а вдруг не вырулим?..
А потом река неожиданно
стала какой-то странно ровной, и мы
получили возможность повернуться друг к
другу, обменяться ободряющими взглядами, даже весла приподняли над водой — пусть хоть немного отдохнут наши работяги. И, едва свыклись с мыслью, что страшный Торский порог оказался не таким уж страшным и мы его прошли почти что на «пять», река круто повернула вправо и взялась за плот с прежней яростью, и только тогда мы вспомнили предостережения, что Торский порог-то двойной и та часть, которая начинается после впадения в Чару реки Большая Тора, самая опасная. Многие из охотников
и рыбаков, да и таких, как мы, туристов, платили за прохождение порога слишком дорогой ценой...
Кодар цепью останцев
пробовал перегородить путь строптивой
Чаре. Но куда там! Река только в
несколько раз увеличила свою скорость, бесясь в узких каменных коридорах. А впереди стеной стояли скалы левого берега, куда со всей мощью и ударялся взбунтовавшийся поток. Двухметровые волны плясали, создав воронку, и сюда река грозила затащить наше утлое суденышко.
В гигантском водовороте вращались бревна,
палки, валежины...
Крутящаяся волна все же
поймала корму нашею плота, и я едва не
свернул рулевое весло в отчаянной
попытке выбраться, «посадить» плот на
огромный валун, а, когда это удалось,
сзади раздался крик, и, повернувшись, я
увидел, что мой сын Олег распутывает
веревку, стягивающую вещи, и достает
фотоаппарат, а наш спутник Виктор Салато
указывает в самую середину воронки.
Там, среди валежин, коряг,
бревен, кружился огромный медведь. Как
он туда попал? Наверное, переходил
речку где-то выше по течению и был
подхвачен мощной струей... Тут мы
увидели, что зверю удалось совладать с
волнами и он поплыл к неподвижному плоту,
вероятно, посчитав его за часть суши...
Виктор Салато до вулканов не
дошел каких-то пятьдесят километров. Прочитав в «Амурской правде» статью о вулканах — потухших, правда, — Виктор, главный инженер
Благовещенского авиапредприятия, решил
посмотреть на них своими глазами. Взял
отпуск, «укараулил» идущий на север
вертолет, долетел до конца его маршрута, а оставшиеся двести километров решил одолеть пешком. Шел по долине реки, — благо, уровень воды в Токо, правом притоке Зеи, был низок. А через неделю, когда до цели осталось всего два-три перехода, развалилась обувь. Виктор захватил с
собой иголку и нитки, а вот шило и
дратву — не догадался. Да и кто мог предположить,
что новые, специально купленные
туристские ботиночки развалятся ровно через неделю! Пришлось повернуть назад. Виктор оленьей тропой вышел к Зейску, в верховья Зейского водохранилища, где мы и встретились.
Виктору тридцать лет,
занимается классической борьбой, ходит на
лыжах: в плечах — косая сажень. Но
главное хобби — путешествия, которым он
посвящает все свои отпуска. Побывал на
Памире, Тянь-Шане, в Якутии и вот сейчас
вплотную взялся за
изучение достопримечательностей
Приамурья. В принципе, ему было все равно,
куда идти, лишь бы интересно. Такой ответ меня вполне устроил: ведь Виктор показался мне подходящим спутником для путешествия по Чаре, о котором я мечтал давно, чуть ли не со школьных лет. Виктор согласился сразу, о трудностях
маршрута и слушать
не стал.
А третьим участником похода
был мой сын Олег, которого я обещал взять в путешествие, если кончит девятый класс без троек. Вроде бы должен вытянуть, приглядывался я к нему. Ростом превзошел даже Витю Салато — акселерация! Да и ходил со мной уже по нескольким маршрутам: спускался на плоту по порожистому Гилюю, совершил зимнее восхождение на самую высокую точку хребта Сокта-хан — гору Беккельдеуль...
...Четверо суток мы сидели в аэропорту столицы БАМа — Тынды и ждали погоды. А ее все не было. Не переставая, лил холодный дождь, временами срываясь на ливень. В порту скопилась уйма народу, не то что лечь — сесть было негде. Спасибо Салато:
он отыскал вагончик БАМстроймеханизации,
где были знакомые, и мы перебрались
туда, отрабатывая «взаимодействие
щеки с подушкой», а точнее — с рюкзаками.
Но, как говорится, не было
бы счастья, да несчастье помогло.
Появился снабженец
БАМстроймеханизации, парень с хитрющими глазами, и
сказал:
— Есть возможность
отличиться, туристы!
Оказывается, на Удокан,
который расположен в каких-то десяти
километрах от начальной точки нашего
путешествия, запланирован рейс
«восьмерки». Вертолет должен отвезти
строителям БАМа бухту троса общим весом
тонны в полторы-две. Бухта, естественно,
запутана: за вчерашний день размотали
только половину. «Если выполните эту операцию до конца, — сказал снабженец, — вас возьмут в вертолет.
Гарантирую...»
На распутывание троса ушел
весь остаток пятого дня пребывания в
Тынде, а на шестой мы внесли свои
рюкзаки в вертолет, уселись на кольцах
этого злополучного троса и отрешенно
молчали, пока через пять часов полета не
приземлились в Удокане. Вертолет,
оказывается, ждали, «как бога», и трос
выгрузили без нас. Нам удалось поймать
попутную машину в Чару, и вскоре мы сидели за столом у редактора районной газеты «Северная правда» Павла Михайловича Ферко (он обещал нам помощь в сборах), пили чай, рассказывали о своих приключениях, слушали
реку, шумевшую где-то внизу, с интересом
разглядывали дома Чары, а главное —
хребет Кодар, острые вершины которого
прорезали облака...
Чара — центр Каларского района,
хотя сама реки Калар находится почему-то за пределами его. В Читинской области район славится опытными оленеводами и охотниками. В нем два совхоза — «Чарский» и «Каларский». В первом около пяти тысяч оленей,
разбитых на семь стад. Несмотря на скудные
пастбища с малым запасом ягеля,
оленеводство приносит совхозу более
трети всех прибылей. Прокладываемая через территорию района трасса БАМа добавила оленеводам дополнительных трудностей, нарушила часть естественных пастбищ.
Чтобы сохранить поголовье животных, оленеводы подумывают об укрупнении стад почти вдвое против нынешнего. Завершатся ли их попытки удачей — покажет время.
Байкало-Амурская магистраль
пока что еще мало повлияла на
преобразование производительных и
экономических сил района, но два года назад в Чаре высадился первый трудовой десант мехколонны треста БАМстроймеханизация, который с первых же дней приступил к отсыпке притрассовой автодороги в восточном направлении —
на Хани. Немного позже началась отсыпка
дороги в западном направлении трассы
— на Витим, подготовительные работы
для проходки тоннелей. Юг Каларского
района Читинской области представляет собой в эти дни гигантскую стройплощадку.
Но задолго до строителей
БАМа на чар-скую землю пришли разведчики
недр. Тридцать лет назад геолог Елизавета Ивановна Бурова обнаружила рудопроявление медистых песчаников, приведшее к открытию Удоканского месторождения меди, которое в скором
времени станет одной из крупнейших сырьевых баз цветной металлургии страны. Здесь, на севере Читинской области,
расположена так называемая Кодаро-Удоканская
рудная провинция, обладающая крупными запасами меди, железа, титана, редких металлов, каменного угля, других полезных ископаемых. Примечательно, что значительную часть их можно разрабатывать экономичным открытым способом. Руды высокого качества содержат ряд
ценных компонентов. На базе запасов
Удоканского месторождения предусматривается построить горно-обогатительный комбинат по добыче и переработке десятков
миллионов тонн руды в год.
Развитие Удоканского
промышленного узла будет связано с
освоением ряда других месторождений, например, Катугин-ского редкометального, Чарского месторождения железистых кварцитов, Апсат-ского каменноугольного, находящегося всего в 35 километрах от магистрали века.
Трудно переоценить значение
БАМа для развития этого района
Читинской области. Оно неизбежно
повлечет за собой прокладку целой серии автодорог, реконструкцию уже имеющихся. Повысится роль воздушного транспорта. По всей вероятности, решится вопрос о снабжении этого крупного промышленного района энергией от возводимой
на Витиме Мокской
ГЭС...
...Павел Михайлович
поставил нам свои условия:
пока не посетите
знаменитую Чарскую пустыню — о сплаве
и не думайте, сказал он. Потом
многозначительно добавил, что нужно
еще зарегистрироваться в
контрольно-спасательной службе, созданной
специально для того, чтобы не пускать
в маршруты такие вот малочисленные
группы, как наша. Однако здесь все обошлось,
и буквально на другой день мы уже
шагали к знаменитым чарским пескам. Расположены они примерно в десяти километрах от поселка и действительно представляют одно из чудес природы. Среди массива
тайги с одной стороны и заснеженного
хребта Кодар — с другой раскинулась
настоящая пустыня длиной километров
одиннадцать-двенадцать и шириной — восемь.
Все атрибуты пустыни налицо: дюны,
барханы, почти полное отсутствие растительности.
Правда, время от времени встречались гигантские
сосны, засыпанные песком до самых
верхушек. Значит, толщина песка
здесь метров двадцать. Пески перемещаются
внутри только вот этой территории.
Рядом, в лесу, — ни песчинки! Посередине
пустыни — чудо! — два озера с чистой,
богатой рыбой (!) водой. Пустыню режет ключ, берущий начало тоже из-под песков. Рядом с полузасыпанными соснами кусты кедрового стланика, где мы спугнули даже белку-летягу...
Пока происхождение этой
пустыни трудно объяснить. Хотя это и
удивительное место, а горы и того лучше,
душою мы стремились к реке,
знаменитым чарским порогам...
Плот мы решили вязать на
базе автомобильных камер. Рассуждали
так: река по ширине небольшая, а там,
где она сечет хребет Кодар, и того
меньше. Значит, плот должен быть
мелкосидящим, легким. Изучив теорию по книге И. Потемкина «Спортивный сплав на плоту», взялись за практику.
Восемь бывших в употреблении камер от ЗИЛов
были накачаны и скреплены
лонжеронами, как указывалось в книге.
Получилось довольно-таки хлипкое с виду
сооружение. Никогда не расстававшийся
с логарифмической линейкой Виктор
Салато подсчитал, что конструкция эта способна поднять еще шесть
человек. Выводами мы остались довольны и
пересчитывать не стали.
Хуже было с подгребицами —
упорами для весел: этот узел является самым ответственным во всей конструкции плота. Книга предлагала несколько видов упоров, в частности П-образный, «требующий больших трудозатрат». Это нас не устроило. Примерно по этим же причинам мы отказались
и от шатровой подгребицы, и от конструкции,
которой пользовались водники из Горького, отвергли и «саянский» вариант подгребицы: насторожила фраза «конструкция не отличается надежностью»... Мы разработали свой, «амурский», вариант.
По всей длине плота были
пропущены три лонжерона (сырые
лиственницы диаметром
десять-двенадцать
сантиметров). На средний, более
тонкий, с носа и кормы поставили по
«мальчику» — обыкновенной чурке толщиной двадцать и длиной около семидесяти сантиметров. К ним с обеих сторон прибили по ограничивающей движение палке. «Мальчики» крепились укосинами. Чтобы весла не соскальзывали в воду, сделали деревянные упоры. Для этой конструкции подгребиц потребовалось всего, двенадцать гвоздей, топор и пила. Все это должно быть в рюкзаке каждого туриста, занимающегося водным сплавом. Забегая
вперед скажу, что наша конструкция
выдержала весь маршрут на «отлично»,
даже когда мы бились о «бараньи лбы»,
врезались чуть не со всего хода в скалы,
садились на мель. И к концу путешествия
ни одна из подгребиц даже не раскачалась.
Ну а греби мы сделали точно, как рекомендовала книга. Они были семиметровыми,
вытесанными из сырых лиственниц (ушло
по полтора дня на каждую!). Хлопотно,
зато надежно. На обоих веслах написали изречение Пржевальского: «А еще жизнь прекрасна потому, что можно путешествовать». И, в очередной раз осмотрев каждый узел плота и убедившись в его исправности, отплыли!
На плоту мы устроились,
можно сказать, с комфортом. Поставили
палатки-малютки: в одной жил Витя
Салато, в другой — мы с Олегом. Из
поселка прихватили лист жести — соорудили
ванну для костра, и чай у нас был всегда
горячим. На третий день доплыли до поселка с удивительно чистым и мелодичным названием Чапо-Олого. Долгие годы здесь, на высоком, незатопляемом берегу Чары, стояло всего несколько домиков: ощутимые перемены произошли лишь в последние годы.
Чапо-Олого — сейчас лишь
рядовое отделение совхоза «Чарский».
Жители занимаются оленеводством,
разведением серебристых лисиц,
огородничеством; создано тепличное хозяйство,
небольшая ферма крупного рогатого скота —
молоко и сметана поступают в детские
сады, столовую, магазины. Не утратили эвенки
и славы лучших охотников и
следопытов. Добрая молва идет в районе и о бригадирах оленеводов члене Каларского райкома КПСС Михаиле
Николаевиче Габышеве, Петре Петровиче
Кузьминых, Иване Николаевиче Тимофееве и других. Даже у школьников чапо-ологской школы обучению ходьбе на лыжах уделяется куда больше внимания, чем другим видам спорта. Это понятно — без лыж и за околицу не выйдешь! А еще они с детства овладевают искусством изготовлять национальные сувениры из оленьего меха камуса. Дети охотников и оленеводов
живут в чистом, уютном интернате.
Многие преподаватели здешней школы— сами уроженцы этих мест: Н. П. Сук-нева, Л. А. Лацлисиже. Недавно побывала на годичных курсах переподготовки при Ленинградском
педагогическом институте имени Герцена А. С. Догуюсова.
— Долго,
однако, плыли, — такими словами встретили
нас жители поселка.
Оказывается, здесь о нас
знали уже почти все: и откуда мы, и
сколько нас, и какая конструкция плота...
—Магазин
там, — предупредила наш вопрос старушка эвенкийка, указывая на добротное здание
старинной рубки.
—Пойдемте,
мы вам покажем,
— пригласили
мальчишки.
В магазине нашли все, что
было нам нужно, кроме... сковороды.
Единственный пробел в нашем тщательно
подобранном снаряжении. А рыбу на чем
жарить?!
Тогда один парнишка сбегал домой, вернулся с небольшим противнем и категорически отказался от денег.
Возвратившись с тяжелыми
рюкзаками к плоту, мы увидели группу
эвенков. Они рассматривали наш плот и
вполголоса обсуждали: выдержит это
сооружение Сулуматский порог или нет?
Не все 230 километров порогов, а
только первый — Сулуматскнй... Как мы
поняли, к единому мнению
они так и
не пришли.
Нельзя сказать, что
настроение у нас было отличным после таких
разговоров. В душе у каждого царило если
не смятение, то беспокойство. К
встрече с порогом готовились серьезно. Сняли
палатки, упаковали в них продукты, обернули целлофаном, принайтовали к плоту. Проверили подкачку
камер: две носовые чуть приспустили
на случай удара о камень. Надели
спасательные жилеты.
И, когда мы уже отплыли от
поселка, с берега донеслось:
— Середины бойтесь!
Там каме-ень!
Однако оказалось, что «к бою» мы
приготовились рано.
Перед
путешествием мы пересмотрели немало
книг и газет. И везде рядом со словами «Чара», «Чарская долина» стояли эпитеты: «малонаселенные», «малоизученные»...
Наша уверенность в этом поколебалась
еще в дни постройки плота, когда мимо нас то и дело одна за другой проходили лодки. Если бы в них сидели только мужчины, скажем, те же рыбаки и охотники... Но в каждой лодке, как правило, находились две-три женщины. В первые дни думали: это все жительницы Чапо-Олого. Но вот единственный поселок остался позади, а число лодок не уменьшалось. Виктор Салато со своей логарифмической линейкой, предметом наших шуток и острот, принялся за вычисления. Вскоре он сообщил, что в среднем на каждые пять километров реки приходится по одной женщине. «Как на берегах Амура в жаркий летний день», — подытожил он свои вычисления.
Ну и плотность жителей в
этом «малоизученном» районе! А не
вернуться ли нам в родную Амурскую область и не поискать ли маршрут поглуше?
А Чара несла и несла вперед
наше суденышко. Свободный от весел
член экипажа смотрел «телевизор»:
мелькающее под плотом дно. Река
становилась все шире и шире, появились даже косы.
— Глядите,
остров, на утюг
похожий.
Верно? Без ручки только...
Мы повернули головы и вдруг
подскочили, словно ужаленные.
Утюг! Да ведь это же основной ориентир,
по которому можно найти Горячие Ключи —
знаменитый курорт, известный
забайкальцам еще с тридцатых годов! Но ведь
мы должны прижиматься к левому берегу, а ползем посередине!
Не сговариваясь, спрыгнули
в довольно-таки холодную воду.— благо
глубина но пояс — и принялись
буксировать плот к берегу. Давалось это
с большим трудом: песок под ногами «плыл»,
мешало сильное течение. Прошло не меньше
получаса, прежде чем мы добрались до берега.
Все стало ясно. Слава
курорта давно перешагнула границы района,
даже области. Сейчас сюда едут
лечиться жители Москвы, Сочи, других
городов. До Чары добираются рейсовым
самолетом, а дальше — на попутных лодках. Выходит, те самые лодки с пассажирами и пассажирками направлялись сюда. Значит, главные приключения и опасности нас все-таки ждут впереди!
—Стоянка —
календарные сутки, — на манер битых
морских волков скомандовал я.
—
Посетим курорт, оставим
свои автографы.
—Примем по ванне, — добавил сын.
— Давно
я ванн не принимал.
—А ты разве
уже бывал на
курортах? —
изумился Витя Салато.
—Это
первый, — скромно
потупился Олег.
Так, подтрунивая друг над
другом, мы углубились в тайгу и вышли
к озеру.
Пусть читатель простит меня
за то, что применяю избитые слова «как
завороженные...» Но точнее
характеристики нашему состоянию не
подберешь. Озеро Арбакадир купалось в лучах
вечернего солнца и казалось золотым. Время
от времени со дна его поднимались пузырьки.
Мы вспомнили рассказы, что озеро
«дышит»: из глубин земли поступают
гидротермальные воды, насыщенные газом. У
подножия сопок, где струи выбиваются на
поверхность, и расположен сам курорт.
У берега покачивались
старенькие лодочки. Решив переправиться
к курорту утром, мы вернулись ночевать
на свой плот и, покачиваясь на
чарской волне, долго не могли уснуть,
думая об этом уникальном уголке природы,
любовно называемом «жемчужиной
Забайкалья».
Утром у берега мы обнаружили
еще одну лодку — ктo-то ночью переправился с той стороны, а мы не
слышали. Выбрав ту, что получше, мы через
какие-то двадцать минут переплыли
Арбакадир и пристали
к противоположному берегу.
Прямо
от озера начиналась дорога, а над ней висел хорошо знакомый всем водителям «кирпич», означающий, что движение автомобильного транспорта здесь запрещено. Оказывается, не зря: в минувшем году геологи Удоканской экспедиции проложили к Сулумату дорогу, которая прошла точно через Горячие Ключи.
Поднимаемся наверх. Везде
чисто, уютно. Ни брошенной бумажки,
ни консервной банки. По обеим сторонам
дороги березки, черемуха, рябина —
следствие своеобразного микроклимата,
благотворного влияния горячих источников.
Меж деревьев несколько палаток и рубленых
домиков. На крыльце одного из них нас встретил высокий старик с кустистыми бровями — по виду настоящий кержак.
— Долго спите, амурчане, — сказал он.
Оказывается,
о нас уже знали и
здесь!
Так мы познакомились с
семидесятидвухлетним хранителем этого заповедного уголка Иваном Васильевичем Шароглазо-вым, о котором так много нам рассказывали и Павел Михайлович Ферко, и жители Чапы-Олого, охотники и рыбаки. Как и все таежники, Иван Васильевич славился своим
радушием и гостеприимством.
— Завтрак
на первое, речи на второе, — объявил он,
угощая нас чудесным
жареным окунем. Потом пили заваренный «по-чарски», с каким-то особым привкусом чай. После
этого Иван Васильевич повел нас к грязевой лечебнице. «Сначала грязи, потом примете
по ванне», — велел он.
Мы молча
повиновались этому немного странному деду.
От избушки до лечебницы шли
по чистому тротуарчику — сам
строил, хвалился дед. Подходим к небольшому строению из досок. «Раздевалка, — поясняет Иван Васильевич. — Тоже моих рук дело».
Позже мы убедились, что
почти все на Горячих Ключах выстроено
руками Ивана Васильевича: тротуары,
навесы, летняя кухня; даже ремонтом
ванных помещений занимался он.
Спускаемся по ступенькам в
лечебницу. Со дна озерка бьют горячие роднички.
Выбрав по удобному участку, обкладываемся грязью. Дед наблюдает за нами, поглядывая на часы. «Долго здесь не засаживайтесь, — гудит он. — Впереди у вас ванны...»
Распаренные и несколько
утомленные идем в ванный «корпус». Ведрами набираем воду из неглубокого колодца. Примитивно, конечно, но другое не применишь. Шароглазов пытался устанавливать различные насосы, но через
месяц-другой их съедала ржавчина, —
наверное, от обилия солей.
Температура воды 50—60
градусов. В тело словно впиваются тысячи
острейших иголочек. Через пару минут
с тебя вовсю льется пот, и вскоре чувствуешь, что сердце покинуло границы грудной клетки и направляется к горлу. Состояние — вроде невесомости.
Дед говорил, что больше
пятнадцати минут находиться
в ванне нельзя.
Витя Салато — тот и пяти не
выдержал. Олег отсидел немного больше. А
мне ванна «пошла». Через полчаса за
мной прибежал посланный дедом сын, а
потом он пришел сам. «Вредно для здоровья,
— пояснил. — Можно сердце надорвать».
За чаем Иван Васильевич поведал
о себе. Родился он в 1908 году в Сибири. С
ранних лет помнит тайгу, кедрачи, таежные
ключи и речки, на которых рыбачил, бил
шишку, заготовлял лес. Потом служба
в Красной Армии на Дальнем Востоке. Во время Великой
Отечественной войны сражался на Курской
дуге, под Кенигсбергом. Награжден
орденами и медалями. Демобилизовался
только в 1948 году и снова вернулся в Сибирь. Работал в леспромхозах, промышлял пушнину. Так и вышел
на пенсию, но бездельничать не может: не
тот характер. Прослышал про Горячие
Ключи, приехал посмотреть, да так и
остался здесь. Несколько лет жил на курорте,
охраняя его, как говорится, на общественных
началах. А потом сюда пришли
геологи Южно-Сулуматской геологоразведочной
партии Удоканской экспедиции. Узнав о
добровольном хранителе Горячих
Ключей, Ивана Васильевича пригласили на работу в экспедицию.
Но быть только сторожем
Иван Васильевич не согласен — он хочет умножать богатство родного края,
считает, что уже сейчас Горячие Ключи
следует объявить заповедной зоной, а курорт
укомплектовать медицинскими кадрами,
обслуживающим персоналом. Если раньше
в год Горячие Ключи посещало, как
правило, 100—150 туристов, то в связи
со строительством БАМа эта цифра
возросла в несколько раз.
А воды Горячих Ключей в самую пору назвать «живыми». Здесь можно лечить заболевания
костно-мышечной и нервной систем, кожи,
опорно-двигательного аппарата, эндокринной системы, гинекологические болезни. Об этом пишут снова и снова, но пока что вопрос о благоустройстве территории Горячих Ключей и создании здесь курортной зоны далек от разрешения. Иван Васильевич рассказал, как механизаторы Удоканской экспедиции загнали в Горячие Ключи самосвал, утопив его прямо
возле лечебницы. Вытаскивали технику бульдозером, переломав при этом деревья и кустарник и содрав почвенный слой на большой площади. Еще в 1978 году Удоканская экспедиция направила на Горячие Ключи шесть лесовозов со строительной
древесиной. До места машины не дошли, свалив
лес в болото, где он гниет и по сегодняшний
день. Не принимают должных мер к
выправлению положения и руководители
районного лесничества: весь берег
озера испещрен самодельными дорогами,
которые во время дождей размываются,
и грунт уносится в озеро. Ар-бакадир
катастрофически мелеет.
Какие же меры принимает для
выправления положения район? Пока
все в стадии проектов,
зато Иван Васильевич с грустной улыбкой как-то обмолвился, что вокруг озера он собрал
из-под напитков различной крепости
несколько тысяч (!) пустых бутылок, погрузил
их на идущий в сторону Чары попутный
экспедиционный самосвал и сдал в районном
центре. Солидное подспорье для
пенсионера, сказал он...
Да, Горячие Ключи еще ждут своего хозяина.
Нам пора было отправляться
дальше, но все же я уговорил свой экипаж
погостить здесь хотя бы еще два дня: уж очень понравились мне ванны! Ребята согласились, посвятив эти два дня восхождению на ледники хребта Кодар. Я же за три дня принял десять ванн, несмотря на запреты деда, потом, посчитав, что курс лечения пройден полностью, и попрощавшись с гостеприимным хозяином и всеми обитателями Горячих Ключей, мы начали собираться.
От Горячих Ключей до порога
было еще километров семь-восемь, а при скорости реки для нашего плота 40—50 минут ходу. Опять все упаковали самым тщательным образом, проверили каждый узел плота. Отплыли где-то в десятом часу утра, когда солнце вовсю гуляло по вершинам
Кодара. Река разлилась уже до полукилометра
шириной, шла ровно, быстро. Услышав шум порога, поудобней устроились каждый на своем месте: я у носового весла, ребята — у кормового, поправили спасательные жилеты, переглянулись:
— Ну, поехали?
Вообще-то, по правилам
безопасности, следовало высадиться на
берег, пройти, осмотреть препятствие. Но мы
этого не сделали, потому что столько
наслышались рассказов об этом участке
реки, столько видели схем и рисунков
порога — даже аэрофотоснимки, которые
нам, жалеючи, показал геолог Московского государственного университета Сергей Бодров, работавший со своим отрядом в этих краях в минувшее лето, — что решили не расстраивать себя такими зрелищами.
Перед порогом река вроде
даже приостановилась. Последние
секунды тянулись страшно медленно. Ну как тут
не вспомнить об эйнштейновской теории относительности!
А потом полукилометровая по
ширине Чара свернулась в бешено мчавшийся поток и устремилась вниз по узкому каменному коридору. Все рисунки, схемы и фотоснимки сразу вылетели из головы, помнили только совет эвенков из Чапо-Олого:
посередине валун! А плот летел прямо на
него. В считанные секунды нужно было
решить, как его обойти. Лезть в самый бой
воды не рискнули: уж слишком вызывающе
выставили свои рваные края обломки камней — только
наших камер им и не хватало! И мы ударили
влево, к самому берегу, ну почти впритык,
пронесшись от валуна в каком-то
полуметре. Конечно, ошибись мы хоть на немного... Но все обошлось. А потом отбились от очередного валуна,
потом пронеслись по шивере, потом
обогнули вырвавшийся из-за поворота залом...
Когда пробороздили по гряде валунов,
хотели остановиться, осмотреть плот — не
пострадал ли? Но не тут-то было! Только
километров через десять нашли более или
менее тихое место, куда и направили наше
«средство передвижения».
К вечеру прошли еще один
порог — Пуричиканский — и
благоразумно решили, что на сегодня хватит.
Пристали к берегу в устье речушки Конда, и тут мне пришлось вспоминать хозяина Горячих Ключей Ивана Васильевича, предупреждавшего о последствиях такого неразумного увлечения горячими ваннами. У меня поднялась температура; коленки, локти и прочие суставы казались сделанными из резины. Словом, ровно двое суток, ругая себя последними
словами, я «загибался», как говорили позднее
ребята, да и потом суставы побаливали
еще с месяц.
...Какими словами описать
все прелести Чары, ее дикую,
неповторимую красоту? Автор исходил, изъездил, исколесил, исползал почти всю Сибирь и Дальний Восток, но разве только Камчатку может сравнить с этим уголком. Представьте себе: август, самая жаркая пора года, а нам встречается
километровая наледь, подступающая к самой реке.
Или многосотметро-вые скалистые стенки:
посмотришь — и голова кружится... Или
похожие на стражей останцы, венчающие собой
вершины гор. Или кедры, цепляющиеся
вершинами за солнце...
Со временем мы привыкли к
порогам. А куда денешься? Научились
заходить в них, пропускать между
камерами плота валуны, а
то и перепрыгивать через них.
Собственно, порожистым был
весь участок, где Чара прорезает
хребет Кодар. Пороги были большими и
маленькими, сложными и простыми, но мы
ожидали самый мощный на всем
протяжении Чары порог — двойной Торский, с описания которого я начал эти заметки и о котором все говорили с почтительным уважением, даже чуть-чуть приглушая голос. И вот он.
...Ситуация была не из
приятных. Слева медведь, справа бешено мчащийся поток. Посередине — наш сидящий на валуне плот. Удастся ли сняться? Мы изо всех сил уперлись веслами в камень, сместились на один край — и в следующие мгновения уже были подхвачены мощным течением. Медведь остался позади; нас несло вдоль скал и только по счастливой случайности не накинуло на одну из них. А с правого берега между двумя распадками угадывалась еще одна речка — Сы-тыкан,
после устья которой начинается
последний
— Сытыканский — порог. Он быстрый, с
большим перепадом высот, но все-таки
проходить его после Торского было сплошным удовольствием. Потом пристали к берегу — отдохнуть, привести в порядок свои впечатления — и, не сговариваясь, решили, что будет кощунством не сходить на Торский порог и не посмотреть на
пройденный путь. Расстояние, что мы миновали
на плоту за 15 минут, отняло у
нас пешком почти полтора часа, отчего мы
сделали вывод, что скорость реки здесь
километров 18—20 в час.
Порог был действительно
красив. Угадывалась трасса нашего
прохождения: вон там мы повернули, там попали
в водоворот. Порог гудел ровно,
могуче, деловито. Казалось, он совсем не
сетует на то, что упустил нас. Да и что
значили для него минуты нашего пребывания в
его владениях?
Чара в среднем течении, где
она, прорезав Кодар, выходит на
Олёкминское на-горье, в корне отличается
от той, что была до хребта. И шириной, и
скоростью она стала походить на свою
сестру Олёкму. что огибала это же нагорье с
восточной стороны. За весла можно было
не браться по часу. Пороги исчезли, перекаты никакой угрозы не представляли, и мы, отдавшись воле волн, только и занимались тем, что ловили с плота на спиннинг пятнистых
ленков.
Участок реки от речки Джелинды до впадения Чары в Олёкму представляет со-бой безусловный интерес, но уже для другой категории люден, чем мы. Созерцательного плана, что ли... Вот, скажем, такое чудо: падающий почти вертикально с полу-километровой
высоты ключ. Незабываемое зрелище! Кстати, таких
ключей-водопадов мы встретили два. Или, скажем, выветренная скала в форме гриба. Высота — не менее тридцати метров. У подножия заметили стадо изюбров, застывших, как изваяния. Остались
в памяти классические обнажения горных
пород — настоящая лаборатория для
студентов-геологов. Запомнились заросшие
дремучие острова, испятнанные опять же
следами зверей, стремительные горные ключи,
в устьях которых в обязательном порядке встречали
крохалей.
Чарой мы любовались до
устья впадающей в нее реки Жуи. Здесь
нам повстречался небольшой пароходик,
спешащий в верховья Жуи, где
находились прииски. Это сразу же
сказалось на реке. Вода в ней сменила свой прозрачный цвет на кирпичный, и мы забыли про рыбалку.
И последнее. Сплав по Чаре
занял у нас ровно шестнадцать дней.
Дней, о которых, уверен, каждый из
участников вспоминает с легкой грустью,
доброй улыбкой и ощущением, что
прикоснулся к тайнам прекрасной Чары и сам стал
от этого духовно богаче и щедрее.