Виктор Салато

В СТАРОМ БЛАГОВЕЩЕНСКЕ

(рассказ моего сослуживца Леонида Леонидовича Агарёва)

Мой город освящённый,

Мой город просвещённый.

Кончается Держава

Дозорною тропой.

И сквозь лета маячит

Зелёный флаг казачий

Над синею волной.¹

Сначала из Агарёвых в Благовещенск попал Николай. Именно попал, так как до сих пор большинство здесь живущих, хоть капельку, да испытывают некоторую принуждённость. Он умер ещё до революции, и всё, что известно о нём внукам, - рассказы отца и бабушки.

Коля учился в Санкт-Петербурге в политехническом институте. Там он, по всей видимости, весьма преуспевал в науках и не очень блистал поведением. Человек был неплохо образован: хорошо знал английский, немецкий, французский языки и по-итальянски мог разговаривать – письменность, правда, не освоил. По нынешним временам – аж в дрожь кидает. За весь век бы столько не выучил.

Так вот, в их институте объявился один англичанин. Приглашён был для каких-то научно-технических надобностей. По-русски изъяснялся весьма неважно.

Как-то этот верноподданный британской короны, приметив юного полиглота, обратился к нему, по-английски разумеется, с просьбой:

- Мистер Агарофф, не могли бы Вы помочь в одном деле? Видите ли, когда я прихожу на службу, коллеги всегда приветствуют меня по-русски: “Здравствуйте, мистер Смит. Как поживаете?”. Что сказать на “здравствуйте”, я уже знаю, а как мне ответить правильно по-русски на “как поживаете?”.

Нашему студенту в этот момент не иначе чёрт нашептал на ухо:

- О, сэр! Это очень просто. Надо сказать: “Спасибо, …”.

После “спасибо” был выдан дежурный наборчик слов, какими на Святой Руси и сейчас ещё исписывают заборы и стены общественных туалетов.

На следующий день посещение мэтром преподавательской закончилось обмороком двух дам и заиканием почтенного русского профессора, первым поприветствовавшим гостя.

Надо сказать, что за нравственностью молодёжи в те времена следили построже, чем сейчас. Короче, вызвали Колю прямо с лекции к ректору, и всё кончилось тем, что исключили бедолагу из института без права поступления в учебные заведения России.

Семейство Агарёвых было не очень богатое, продолжать образование за границей не представлялось возможным. Вот и отправился несостоявшийся инженер на Дальний Восток “за званием”.

Как он обживался в Благовещенске, не известно. Наверное, как и всем на пустом месте, сначала было трудновато. Потом жизнь наладилась – парень ведь не без головы. Начал работать паровозным машинистом. Замечен и в местном судостроении: построил пароход “Шутка” – небольшой такой, шустрый пароходик, берущий 320 пудов груза, с двумя гребными колёсами по бортам, достаточно мощной машиной и малой осадкой. Геометрические размеры судна: длина – 51 фут, ширина – 15 футов, высота наибольшая – 3 фута, осадка – 1 фут 6 дюймов (в грузу – 1 фут 9 дюймов). При хорошей воде эта “Шутка” выгребала по Селемдже до Экимчана.

Это самый маленький пароход тех времен, какой удалось найти на старых фотографиях. «Шутка» была гораздо меньше.

Встав на ноги, завёл первый на Амуре Агарёв семью. Жена, Екатерина (баба Катя) происходила из польских мелкопоместных дворян (шляхты) – их во все времена пачками ссылали подальше за Урал после всяких там польских восстаний и смут. Вон даже костёл себе отстроили (до сих пор стоит на улице Горького), чтобы было где грузить Господа своими проблемами. Родилось в семье четверо детей: два мальчика и две девочки.

Дед слыл заядлым охотником, имел хорошие ружья. В квартире был установлен телефон – далеко не у каждого благовещенца и в более поздние времена встретишь такое. Держали прислугу. В общем, «жили, как люди».

В ту пору Николай, в числе энтузиастов, принял деятельное участие в строительстве самолёта. Потом они летали над городом, пока не врезались во второй этаж какого-то здания. Слава Богу, “о жертвах и разрушениях не сообщалось”.

В одной из книг по истории Благовещенска, выпущенной к очередному юбилею, Агарёв, Леонид Леонидович – внук Николая увидел старое фото с повреждённым самолётом времён зарождения авиации и решил, что это и есть тот самый дедовский аэроплан.

После смерти мужа Екатерина не долго вдовствовала. Заметьте: и мужчины, и женщины, как правило, стремились обязательно жить в семье. Вторым мужем стал доктор Миррер – управляющий Амурским банком. Банк до сих пор стоит себе там же, где и стоял, можете потоптаться возле этого “памятника архитектуры, охраняемого государством”. На втором этаже была устроена квартира управляющего из 14 комнат. Вообще же в обычае селить начальника во вверенном ему заведении что-то есть. Господин Миррер был бывшим политкаторжанином и в память о молодых годах носил на запястье железный браслет, выкованный из кандалов.

Второй муж тоже умер, и бабушка – она была на редкость красива, статна, умна и деловита – вышла замуж в третий раз. Её избранником и отцом семейства стал Павел Константинович Мазаев – известный врач-окулист. На перекрёстке Красноармейской и Пионерской, где сейчас магазин “Россия”, ещё до начала 1990-х годов стоял большой деревянный зелёный дом. Это и было их жилище. Здесь практикующий доктор принимал больных, здесь же находилась и операционная. Павел Константинович был единственным в этих краях специалистом по части операций на глазном хрусталике. Пациенты записывались к нему даже из Иркутска.

В операционный день доктор просыпался рано, часа в 4 утра. Работал всегда без ассистента и каких-либо помощников. Сам кипятил инструмент, дезинфицировал операционную и вообще всё готовил сам. Операции тоже проводил один. Необычно? Но вот автор и кое-кто из его коллег тоже предпочитают работать без лишних глаз – лучше получается.

Детей от двух последних браков у бабушки не было. Надо отметить, что оба отчима были прекрасными отцами всем её чадам.

Младший сын Николая Леонид женился на дочери атамана Албазинской станицы Антипьевой Марии Ефимовне.

Родовой албазинский казак Ефим Антипьев хозяйство имел крепкое, ухоженное. Урожай собирал сам 50. Сельхозтехники, в основном прицепных орудий на конной тяге, американского производства на Амур завозилось предостаточно. Вспоминают, что в свою молотилку Антипьевы впрягали по 14 лошадей.

А как честно, порядочно жили люди. За зиму паровая албазинская мельница намалывала массу муки. С навигацией её отправляли по Амуру Бог знает в какие дали. При сделках не использовались никакие письменные документы. Всё на словах, на вере. Если и записывалось что, так чтобы не перепутать: кому, чего и как. И никогда, ничего не пропадало. Допустим, отправляется партия мешков муки до Николаевска, оттуда в урочный час с проходящего парохода сгружаются на станичной пристани бочки с рыбой и икрой. Капитан лишь попросит первого встречного сообщить таким-то, что это товар их и от тех-то, и всё.

А по зиме снаряжали обозы через Яблоновый хребет на золотые прииски (на Витим – ту самую Угрюм-реку). Везли муку, крупы, квашеную капусту в бочках, свежий чеснок – а чтобы не помёрз, укутывали в бараньи тулупы на дневных переходах от зимовья до зимовья. Как кровью окрашивался давлёной под снегом брусникой санный след.

Далее пошли революция, гражданская война. Мобилизованный в Народно-революционную армию дядя Жорж, старший брат Леонида, пропал без вести при штурме Волочаевки. Потом, когда с поля боя привезли несколько вагонов мороженных трупов благовещенцев, среди погибших его не опознали.

В коллективизацию “попали под раскулачивание” Антипьевы. Семью выселили в баню, а в их добротном, выкрашенном масляной краской доме устроили склад конской упряжи. Понабивали в стены гвоздей, понавесили хомутов и прочей сбруи. Люди, с которыми десятилетиями жили рядом, растаскивали нажитое имущество. Не вынес атаман такого позора, скончался скоропостижно от инфаркта. Осиротевшей семье пришлось уходить из родных мест.

Потом, после публикации статьи Сталина “Головокружение от успехов”, определились, что хозяйство Анитипьевых до “раскулачивания” по местным меркам не дотягивало. Ошибочка вышла стало быть – бывает. Реквизированную знаменитую молотилку в конце-концов вывели из строя, да так и не восстановили. Дедовские поля потихоньку заросли.

В конце 1930-х пришлось и доктору Мазаеву с женой срываться с насиженных мест. Его друга, тоже врача, арестовали. Дожидаться развития событий не стали и переехали в Самару, где и прожили до конца дней своих в относительном спокойствии.

_______________

Автор по просьбе семьи Агарёвых провёл, в силу имеющихся возможностей, экспертизу представленного фотоснимка:

На нём изображён самолёт ВВС России “Моран-Ж”². Он серийно выпускался русскими авиазаводами по французским чертежам:

По тем временам, перед 1-й мировой войной, это был один из лучших самолётов. Отмечают, что машина легко разбиралась, паковалась по ящикам и потом легко собиралась до рабочего состояния. Его наверняка и доставили сюда в разобранном виде по железной дороге. Могли и пароходом по морю до Николаевска, а там по Амуру до Благовещенска.

Такой известный своей технической эрудицией специалист, как Николай Агарёв, вполне мог быть приглашён, а вероятнее всего сам напросился, для сборки и технической эксплуатации и этого нового летательного аппарата.

Отдадим должное тогдашнему российскому военному ведомству – не забывало поддерживать обороноспособность наших восточных рубежей и оснащать их новейшей военной техникой.

На таком самолёте совершил первый в истории авиации воздушный таран штабс-капитан Пётр Николаевич Нестеров, а свою знаменитую петлю он выполнил на другом “обрусевшем французе” – “Ньюпоре-IV”², так же серийно строившимся в России с 1912 г.

Каких-либо повреждений конструкции самолёта, связанных со столкновением, на фотографии не заметно. С “Мораном” на фото произошёл заурядный “неполный капот”³ (“полный” – это когда переворачивается на спину). Обычная причина происшествия – посадка с запредельным попутным ветром.

Чтобы разобраться в этой истории, следует, очевидно, порыться в газетах тех времён. Такой явно неординарный случай, как постройка и полёты над городом самолёта, в те годы конечно был освещён местной прессой. А чем чёрт не шутит: вдруг тот аэроплан, что летал над Благовещенском и не разминулся с двухэтажным домом, был действительно здесь построен. Другие же строили, и мы – не хуже.

1 – Из стихотворения, которое читал один парень в поезде Москва-Благовещенск. Оба автора, как водится, преизрядно надрались, так что автор этих строк автора того стиха ни по чём не узнает, даже если где-нибудь стукнется с ним лбами. Впрочем, автора вот этой писанины обычно все узнают первыми, а то он вообще, наверное, никого бы не знал.

2 – Схема самолёта “Моран-Ж” (14-метровый – означает, что площадь крыла 14 м², была ещё модификация с 16 м²) и фотография “Ньюпора-IV” взяты из книги Вадима Борисовича Шаврова “История конструкций самолётов в СССР (до 1938 г.)”, М., “Машиностроение”, 1969.

3 – Автору приходилось возвращать самолёт Ан-2 из такого положения в нормальное. Если кто интересуется, могу научить.

2009 г.

Дата первой публикации в Интернете 29.04.2010 г.