Журнал «ДАЛЬНИЙ ВОСТОК» №10, 1981 год, стр. 139-145

Виктор ВОЛЧКОВ                    
ЧАРЫ ТАЕЖНОЙ ЧАРЫ

ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ

 


     Но сначала о Торском пороге, самом интересном и примечательном месте на всем протяжении Чары, от истоков до ни­зовья, где река образует водопады высо­той в добрый десяток метров, где струи бьют, «как из винтовки», а коренные по­роды хребта Кодар перерезают русло. Между останцами трудно найти проход шириной более семи-восьми метров, а наш плот занимал как раз половину этого про­странства, и нужно было умудриться не промазать, войти в этот узкий, неизвестно чем оканчивающийся коридор. А случись авария — даже если и выплывешь на бе­рег, — вряд ли это изменит положение: до ближайшего населенного пункта около трехсот труднопроходимых километров. Да и вопрос еще, доберешься ли вообще до берега...

Мы летели среди «бараньих лбов» — изломанных камней, захлестываемых с обеих сторон двухметровыми волнами. По­рою плот взмывал на самый гребень оче­редного вала, несся на нем — наши весла не доставали воды, — тут же резко падал вниз или как бы зависал неподвижно, что­бы секундой позже ринуться вперед с устрашающей силой. И мы воевали с ре­кой, не успевая подумать: а вдруг не вы­рулим?..

А потом река неожиданно стала какой-то странно ровной, и мы получили возмож­ность повернуться друг к другу, обменять­ся ободряющими взглядами, даже весла приподняли над водой — пусть хоть не­много отдохнут наши работяги. И, едва свыклись с мыслью, что страшный Торский порог оказался не таким уж страшным и мы его прошли почти что на «пять», река круто повернула вправо и взялась за плот с прежней яростью, и только тогда мы вспомнили предостережения, что Торский порог-то двойной и та часть, которая на­чинается после впадения в Чару реки Большая Тора, самая опасная. Многие из охотников и рыбаков, да и таких, как мы, туристов, платили за прохождение порога слишком дорогой ценой...

Кодар цепью останцев пробовал перего­родить путь строптивой Чаре. Но куда там! Река только в несколько раз увеличила свою скорость, бесясь в узких каменных коридорах. А впереди стеной стояли скалы левого берега, куда со всей мощью и ударялся взбунтовавшийся поток. Двухмет­ровые волны плясали, создав воронку, и сюда река грозила затащить наше утлое суденышко. В гигантском водовороте вра­щались бревна, палки,  валежины...

Крутящаяся волна все же поймала кор­му нашею плота, и я едва не свернул рулевое весло в отчаянной попытке вы­браться, «посадить» плот на огромный валун, а, когда это удалось, сзади раздался крик, и, повернувшись, я увидел, что мой сын Олег распутывает веревку, стягиваю­щую вещи, и достает фотоаппарат, а наш спутник Виктор Салато указывает в самую середину воронки.

Там, среди валежин, коряг, бревен, кру­жился огромный медведь. Как он туда попал? Наверное, переходил речку где-то выше по течению и был подхвачен мощ­ной струей... Тут мы увидели, что зверю удалось совладать с волнами и он поплыл к неподвижному плоту, вероятно, посчитав его за часть суши...

 

Виктор Салато до вулканов не дошел каких-то пятьдесят километров. Прочитав в «Амурской правде» статью о вулканах — потухших, правда, — Виктор, главный ин­женер Благовещенского авиапредприятия, решил посмотреть на них своими глазами. Взял отпуск, «укараулил» идущий на се­вер вертолет, долетел до конца его марш­рута, а оставшиеся двести километров ре­шил одолеть пешком. Шел по долине ре­ки, — благо, уровень воды в Токо, правом притоке Зеи, был низок. А через неделю, когда до цели осталось всего два-три пе­рехода, развалилась обувь. Виктор захва­тил с собой иголку и нитки, а вот шило и дратву — не догадался. Да и кто мог предположить, что новые, специально куп­ленные туристские ботиночки развалятся ровно через неделю! Пришлось повернуть назад. Виктор оленьей тропой вышел к Зейску, в верховья Зейского водохранили­ща, где мы и встретились.

Виктору тридцать лет, занимается клас­сической борьбой, ходит на лыжах: в пле­чах — косая сажень. Но главное хобби — путешествия, которым он посвящает все свои отпуска. Побывал на Памире, Тянь-Шане, в Якутии и вот сейчас вплотную взялся    за   изучение   достопримечательностей Приамурья. В принципе, ему было все равно, куда идти, лишь бы интересно. Та­кой ответ меня вполне устроил: ведь Вик­тор показался мне подходящим спутником для путешествия по Чаре, о котором я мечтал давно, чуть ли не со школьных лет. Виктор согласился сразу, о трудно­стях  маршрута   и  слушать  не  стал.

А третьим участником похода был мой сын Олег, которого я обещал взять в пу­тешествие, если кончит девятый класс без троек. Вроде бы должен вытянуть, пригля­дывался я к нему. Ростом превзошел да­же Витю Салато — акселерация! Да и ходил со мной уже по нескольким марш­рутам: спускался на плоту по порожисто­му Гилюю, совершил зимнее восхождение на самую высокую точку хребта Сокта-хан — гору Беккельдеуль...

...Четверо суток мы сидели в аэропорту столицы БАМа — Тынды и ждали погоды. А ее все не было. Не переставая, лил хо­лодный дождь, временами срываясь на ли­вень. В порту скопилась уйма народу, не то что лечь — сесть было негде. Спасибо Салато: он отыскал вагончик БАМстройме­ханизации, где были знакомые, и мы пере­брались туда, отрабатывая «взаимодейст­вие щеки с подушкой», а точнее — с рюк­заками.

Но, как говорится, не было бы сча­стья, да несчастье помогло. Появился снабженец БАМстроймеханизации, парень с хитрющими глазами, и сказал:

— Есть возможность отличиться, тури­сты!

Оказывается, на Удокан, который рас­положен в каких-то десяти километрах от начальной точки нашего путешествия, за­планирован рейс «восьмерки». Вертолет должен отвезти строителям БАМа бухту троса общим весом тонны в полторы-две. Бухта, естественно, запутана: за вчераш­ний день размотали только половину. «Ес­ли выполните эту операцию до конца, — сказал снабженец, — вас возьмут в вер­толет. Гарантирую...»

На распутывание троса ушел весь оста­ток пятого дня пребывания в Тынде, а на шестой мы внесли свои рюкзаки в верто­лет, уселись на кольцах этого злополуч­ного троса и отрешенно молчали, пока че­рез пять часов полета не приземлились в Удокане. Вертолет, оказывается, ждали, «как бога», и трос выгрузили без нас. Нам удалось поймать попутную машину в Ча­ру, и вскоре мы сидели за столом у ре­дактора районной газеты «Северная прав­да» Павла Михайловича Ферко (он обе­щал нам помощь в сборах), пили чай, рассказывали о своих приключениях, слу­шали реку, шумевшую где-то внизу, с ин­тересом разглядывали дома Чары, а глав­ное — хребет Кодар, острые вершины которого прорезали облака...

Чара — центр Каларского района, хотя сама реки Калар находится почему-то за пределами его. В Читинской области район славится опытными оленеводами и охот­никами. В нем два совхоза — «Чарский» и «Каларский». В первом около пяти ты­сяч оленей, разбитых на семь стад. Не­смотря на скудные пастбища с малым за­пасом ягеля, оленеводство приносит совхо­зу более трети всех прибылей. Прокладывае­мая через территорию района трасса БАМа добавила оленеводам дополнительных трудностей, нарушила часть естественных пастбищ. Чтобы сохранить поголовье жи­вотных, оленеводы подумывают об укруп­нении стад почти вдвое против нынешнего. Завершатся ли их попытки удачей — покажет время.

Байкало-Амурская магистраль пока что еще мало повлияла на преобразование производительных и экономических сил района, но два года назад в Чаре высадился первый трудовой десант мехколонны тре­ста БАМстроймеханизация, который с пер­вых же дней приступил к отсыпке притрассовой автодороги в восточном направле­нии — на Хани. Немного позже началась отсыпка дороги в западном направлении трассы — на Витим, подготовительные ра­боты для проходки тоннелей. Юг Калар­ского района Читинской области представ­ляет собой в эти дни гигантскую строй­площадку.

Но задолго до строителей БАМа на чар-скую землю пришли разведчики недр. Тридцать лет назад геолог Елизавета Ива­новна Бурова обнаружила рудопроявление медистых песчаников, приведшее к откры­тию Удоканского месторождения меди, ко­торое в скором времени станет одной из крупнейших сырьевых баз цветной метал­лургии страны. Здесь, на севере Читинской области, расположена так называемая Кодаро-Удоканская рудная провинция, обла­дающая крупными запасами меди, железа, титана, редких металлов, каменного угля, других полезных ископаемых. Примеча­тельно, что значительную часть их можно разрабатывать экономичным открытым способом. Руды высокого качества содер­жат ряд ценных компонентов. На базе за­пасов Удоканского месторождения преду­сматривается построить горно-обогатитель­ный комбинат по добыче и переработке десятков  миллионов тонн руды в год.

Развитие Удоканского промышленного узла будет связано с освоением ряда дру­гих месторождений, например, Катугин-ского редкометального, Чарского место­рождения железистых кварцитов, Апсат-ского каменноугольного, находящегося все­го в 35 километрах от магистрали века.

Трудно переоценить значение БАМа для развития этого района Читинской области. Оно неизбежно повлечет за собой про­кладку целой серии автодорог, реконструк­цию уже имеющихся. Повысится роль воз­душного транспорта. По всей вероятности, решится вопрос о снабжении этого круп­ного промышленного района энергией от возводимой   на   Витиме  Мокской   ГЭС...

...Павел Михайлович поставил нам свои условия:   пока    не   посетите    знаменитую Чарскую пустыню — о сплаве и не ду­майте, сказал он. Потом многозначительно добавил, что нужно еще зарегистрировать­ся в контрольно-спасательной службе, соз­данной специально для того, чтобы не пус­кать в маршруты такие вот малочислен­ные группы, как наша. Однако здесь все обошлось, и буквально на другой день мы уже шагали к знаменитым чарским пескам. Расположены они примерно в десяти ки­лометрах от поселка и действительно пред­ставляют одно из чудес природы. Среди массива тайги с одной стороны и засне­женного хребта Кодар — с другой раскину­лась настоящая пустыня длиной километ­ров одиннадцать-двенадцать и шириной — восемь. Все атрибуты пустыни налицо: дю­ны, барханы, почти полное отсутствие рас­тительности. Правда, время от времени встречались гигантские сосны, засыпанные песком до самых верхушек. Значит, тол­щина песка здесь метров двадцать. Пески перемещаются внутри только вот этой тер­ритории. Рядом, в лесу, — ни песчинки! Посередине пустыни — чудо! — два озера с чистой, богатой рыбой (!) водой. Пусты­ню режет ключ, берущий начало тоже из-под песков. Рядом с полузасыпанными сос­нами кусты кедрового стланика, где мы спугнули даже белку-летягу...

Пока происхождение этой пустыни труд­но объяснить. Хотя это и удивительное место, а горы и того лучше, душою мы стремились к реке, знаменитым чарским порогам...

Плот мы решили вязать на базе авто­мобильных камер. Рассуждали так: река по ширине небольшая, а там, где она се­чет хребет Кодар, и того меньше. Значит, плот должен быть мелкосидящим, легким. Изучив теорию по книге И. Потемкина «Спортивный сплав на плоту», взялись за практику. Восемь бывших в употреблении камер от ЗИЛов были накачаны и скреп­лены лонжеронами, как указывалось в кни­ге. Получилось довольно-таки хлипкое с виду сооружение. Никогда не расставав­шийся с логарифмической линейкой Вик­тор Салато подсчитал, что конструкция эта способна поднять еще шесть человек. Вы­водами мы остались довольны и пересчи­тывать не стали.

Хуже было с подгребицами — упорами для весел: этот узел является самым от­ветственным во всей конструкции плота. Книга предлагала несколько видов упоров, в частности П-образный, «требующий боль­ших трудозатрат». Это нас не устроило. Примерно по этим же причинам мы отка­зались и от шатровой подгребицы, и от конструкции, которой пользовались водни­ки из Горького, отвергли и «саянский» ва­риант подгребицы: насторожила фраза «конструкция не отличается надежно­стью»... Мы разработали свой, «амурский», вариант.

По всей длине плота были пропущены три лонжерона (сырые лиственницы диа­метром     десять-двенадцать    сантиметров). На средний, более тонкий, с носа и кормы поставили по «мальчику» — обыкновенной чурке толщиной двадцать и длиной около семидесяти сантиметров. К ним с обеих сторон прибили по ограничивающей дви­жение палке. «Мальчики» крепились укоси­нами. Чтобы весла не соскальзывали в во­ду, сделали деревянные упоры. Для этой конструкции подгребиц потребовалось все­го, двенадцать гвоздей, топор и пила. Все это должно быть в рюкзаке каждого ту­риста, занимающегося водным сплавом. Забегая вперед скажу, что наша конструк­ция выдержала весь маршрут на «отлич­но», даже когда мы бились о «бараньи лбы», врезались чуть не со всего хода в скалы, садились на мель. И к концу пу­тешествия ни одна из подгребиц даже не раскачалась.

Ну а греби мы сделали точно, как ре­комендовала книга. Они были семиметровыми, вытесанными из сырых лиственниц (ушло по полтора дня на каждую!). Хло­потно, зато надежно. На обоих веслах на­писали изречение Пржевальского: «А еще жизнь прекрасна потому, что можно путе­шествовать». И, в очередной раз осмотрев каждый узел плота и убедившись в его исправности, отплыли!

На плоту мы устроились, можно сказать, с комфортом. Поставили палатки-малют­ки: в одной жил Витя Салато, в другой — мы с Олегом. Из поселка прихватили лист жести — соорудили ванну для костра, и чай у нас был всегда горячим.    На третий день доплыли до поселка с удивительно чистым и мелодичным на­званием Чапо-Олого. Долгие годы здесь, на высоком, незатопляемом берегу Чары, стояло всего несколько домиков: ощути­мые перемены произошли лишь в послед­ние годы.

Чапо-Олого — сейчас лишь рядовое от­деление совхоза «Чарский». Жители за­нимаются оленеводством, разведением се­ребристых лисиц, огородничеством; созда­но тепличное хозяйство, небольшая ферма крупного рогатого скота — молоко и сме­тана поступают в детские сады, столовую, магазины. Не утратили эвенки и славы лучших охотников и следопытов. Добрая молва идет в районе и о бригадирах оле­неводов члене Каларского райкома КПСС Михаиле Николаевиче Габышеве, Петре Петровиче Кузьминых, Иване Николаевиче Тимофееве и других. Даже у школьников чапо-ологской школы обучению ходьбе на лыжах уделяется куда больше внимания, чем другим видам спорта. Это понятно — без лыж и за околицу не выйдешь! А еще они с детства овладевают искусством изготовлять национальные сувениры из оленьего меха камуса. Дети охотников и оленеводов живут в чистом, уютном интер­нате. Многие преподаватели здешней шко­лы— сами уроженцы этих мест: Н. П. Сук-нева, Л. А. Лацлисиже. Недавно побыва­ла на годичных курсах переподготовки при Ленинградском    педагогическом институте    имени Герцена А. С. Догуюсова.

   Долго, однако, плыли, — такими сло­вами   встретили  нас  жители  поселка.

Оказывается, здесь о нас знали уже почти все: и откуда мы, и сколько нас, и какая конструкция плота...

Магазин   там,      предупредила   наш вопрос   старушка   эвенкийка,   указывая   на добротное  здание  старинной   рубки.

Пойдемте,   мы   вам   покажем,      при­гласили мальчишки.

В магазине нашли все, что было нам нужно, кроме... сковороды. Единственный пробел в нашем тщательно подобранном снаряжении. А рыбу на  чем  жарить?!

Тогда один парнишка сбегал домой, вер­нулся с небольшим противнем и категори­чески отказался от денег.

Возвратившись с тяжелыми рюкзаками к плоту, мы увидели группу эвенков. Они рассматривали наш плот и вполголоса об­суждали: выдержит это сооружение Сулуматский порог или нет? Не все 230 километров порогов, а только пер­вый — Сулуматскнй... Как мы поняли, к единому  мнению  они  так  и   не  пришли.

Нельзя сказать, что настроение у нас было отличным после таких разговоров. В душе у каждого царило если не смяте­ние, то беспокойство. К встрече с порогом готовились серьезно. Сняли палатки, упа­ковали в них продукты, обернули целлофа­ном, принайтовали к плоту. Проверили подкачку камер: две носовые чуть при­спустили на случай удара о камень. На­дели спасательные жилеты.

И, когда мы уже отплыли от поселка, с берега донеслось:

  Середины   бойтесь!   Там   каме-ень!
Однако оказалось, что «к бою»  мы  при­готовились   рано.
     Перед путешествием мы пересмотрели немало книг и газет. И везде рядом со словами «Чара», «Чарская долина» стоя­ли эпитеты: «малонаселенные», «малоизу­ченные»... Наша уверенность в этом поко­лебалась еще в дни постройки плота, ког­да мимо нас то и дело одна за другой проходили лодки. Если бы в них сидели только мужчины, скажем, те же рыбаки и охотники... Но в каждой лодке, как пра­вило, находились две-три женщины. В пер­вые дни думали: это все жительницы Чапо-Олого. Но вот единственный поселок остался позади, а число лодок не умень­шалось. Виктор Салато со своей логариф­мической линейкой, предметом наших шу­ток и острот, принялся за вычисления. Вскоре он сообщил, что в среднем на каж­дые пять километров реки приходится по одной женщине. «Как на берегах Амура в жаркий летний день», — подытожил он свои вычисления.

Ну и плотность жителей в этом «мало­изученном» районе! А не вернуться ли нам в родную Амурскую область и не поискать ли маршрут поглуше?


А Чара несла и несла вперед наше су­денышко. Свободный от весел член эки­пажа смотрел «телевизор»: мелькающее под плотом дно. Река становилась все шире и шире, появились даже косы.

    Глядите,   остров,   на   утюг   похожий.
Верно? Без ручки только...

Мы повернули головы и вдруг подско­чили, словно ужаленные. Утюг! Да ведь это же основной ориентир, по которому можно найти Горячие Ключи — знамени­тый курорт, известный забайкальцам еще с тридцатых годов! Но ведь мы должны прижиматься к левому берегу, а ползем посередине!

Не сговариваясь, спрыгнули в довольно-таки холодную воду.— благо глубина но пояс — и принялись буксировать плот к берегу. Давалось это с большим трудом: песок под ногами «плыл», мешало сильное течение. Прошло не меньше получаса, прежде чем  мы добрались до берега.

Все стало ясно. Слава курорта давно перешагнула границы района, даже обла­сти. Сейчас сюда едут лечиться жители Москвы, Сочи, других городов. До Чары добираются рейсовым самолетом, а даль­ше — на попутных лодках. Выходит, те самые лодки с пассажирами и пассажир­ками направлялись сюда. Значит, главные приключения и опасности нас все-таки ждут впереди!

Стоянка  — календарные сутки, — на манер  битых   морских  волков  скомандовал я.
      Посетим  курорт,  оставим  свои  авто­графы.

Примем по ванне, — добавил сын.
  
Давно я ванн не принимал.

А   ты   разве    уже   бывал    на   курор­тах?    изумился   Витя  Салато.

Это     первый,      скромно     потупился Олег.

Так, подтрунивая друг над другом, мы углубились в тайгу и вышли к озеру.

Пусть читатель простит меня за то, что применяю избитые слова «как заворожен­ные...» Но точнее характеристики нашему состоянию не подберешь. Озеро Арбакадир купалось в лучах вечернего солнца и ка­залось золотым. Время от времени со дна его поднимались пузырьки. Мы вспомнили рассказы, что озеро «дышит»: из глубин земли поступают гидротермальные воды, насыщенные газом. У подножия сопок, где струи выбиваются на поверхность, и распо­ложен сам курорт.

У берега покачивались старенькие ло­дочки. Решив переправиться к курорту утром, мы вернулись ночевать на свой плот и, покачиваясь на чарской волне, дол­го не могли уснуть, думая об этом уни­кальном уголке природы, любовно назы­ваемом «жемчужиной Забайкалья».

Утром у берега мы обнаружили еще одну лодку — ктo-то ночью переправился с той стороны, а мы не слышали. Выбрав ту, что получше, мы через какие-то два­дцать минут переплыли Арбакадир и при­стали  к  противоположному берегу.

Прямо   от   озера   начиналась   дорога,   а над ней висел хорошо знакомый всем во­дителям «кирпич», означающий, что дви­жение автомобильного транспорта здесь запрещено. Оказывается, не зря: в минув­шем году геологи Удоканской экспедиции проложили к Сулумату дорогу, которая прошла точно через  Горячие Ключи.

Поднимаемся наверх. Везде чисто, уют­но. Ни брошенной бумажки, ни консерв­ной банки. По обеим сторонам дороги бе­резки, черемуха, рябина — следствие свое­образного микроклимата, благотворного влияния горячих источников. Меж дере­вьев несколько палаток и рубленых доми­ков. На крыльце одного из них нас встре­тил высокий старик с кустистыми бровя­ми — по виду настоящий кержак.

    Долго спите, амурчане, — сказал он.

Оказывается,  о  нас  уже  знали   и  здесь!

Так мы познакомились с семидесяти­двухлетним хранителем этого заповедного уголка Иваном Васильевичем Шароглазо-вым, о котором так много нам рассказы­вали и Павел Михайлович Ферко, и жи­тели Чапы-Олого, охотники и рыбаки. Как и все таежники, Иван Васильевич славился своим   радушием   и   гостеприимством.

    Завтрак на первое, речи на второе, — объявил   он,   угощая   нас   чудесным   жаре­ным  окунем. Потом пили заваренный «по-чарски», с каким-то особым привкусом чай. После   этого   Иван   Васильевич   повел   нас к грязевой лечебнице. «Сначала грязи, по­том  примете по  ванне»,    велел  он.  Мы молча   повиновались  этому  немного стран­ному деду.

От избушки до лечебницы шли по чис­тому тротуарчику — сам строил, хвалился дед. Подходим к небольшому строению из досок. «Раздевалка, — поясняет Иван Ва­сильевич. — Тоже моих рук дело».

Позже мы убедились, что почти все на Горячих Ключах выстроено руками Ивана Васильевича: тротуары, навесы, летняя кухня; даже ремонтом ванных помещений занимался он.

Спускаемся по ступенькам в лечебницу. Со дна озерка бьют горячие роднички. Выбрав по удобному участку, обклады­ваемся грязью. Дед наблюдает за нами, поглядывая на часы. «Долго здесь не за­саживайтесь, — гудит он. — Впереди у вас ванны...»

Распаренные и несколько утомленные идем в ванный «корпус». Ведрами наби­раем воду из неглубокого колодца. Прими­тивно, конечно, но другое не применишь. Шароглазов пытался устанавливать раз­личные насосы, но через месяц-другой их съедала ржавчина, — наверное, от оби­лия солей.

Температура воды 50—60 градусов. В тело словно впиваются тысячи острейших иголочек. Через пару минут с тебя вовсю льется пот, и вскоре чувствуешь, что серд­це покинуло границы грудной клетки и направляется к горлу. Состояние — вроде невесомости.

Дед говорил, что больше пятнадцати ми­нут  находиться  в  ванне  нельзя.  Витя Салато — тот и пяти не выдержал. Олег отсидел немного больше. А мне ванна «пошла». Через полчаса за мной прибежал посланный дедом сын, а потом он пришел сам. «Вредно для здоровья, — пояснил. — Можно сердце надорвать».

За чаем Иван Васильевич поведал о себе. Родился он в 1908 году в Сибири. С ранних лет помнит тайгу, кедрачи, таеж­ные ключи и речки, на которых рыбачил, бил шишку, заготовлял лес. Потом служ­ба в Красной Армии на Дальнем Востоке. Во время Великой Отечественной войны сражался на Курской дуге, под Кенигс­бергом. Награжден орденами и медалями. Демобилизовался только в 1948 году и снова вернулся в Сибирь. Работал в лес­промхозах, промышлял пушнину. Так и вышел на пенсию, но бездельничать не мо­жет: не тот характер. Прослышал про Го­рячие Ключи, приехал посмотреть, да так и остался здесь. Несколько лет жил на курорте, охраняя его, как говорится, на общественных началах. А потом сюда при­шли геологи Южно-Сулуматской геолого­разведочной партии Удоканской экспеди­ции. Узнав о добровольном хранителе Го­рячих Ключей, Ивана Васильевича при­гласили на работу в экспедицию.

Но быть только сторожем Иван Василь­евич не согласен — он хочет умножать богатство родного края, считает, что уже сейчас Горячие Ключи следует объявить заповедной зоной, а курорт укомплекто­вать медицинскими кадрами, обслуживаю­щим персоналом. Если раньше в год Го­рячие Ключи посещало, как правило, 100—150 туристов, то в связи со строи­тельством БАМа эта цифра возросла в не­сколько раз.

А воды Горячих Ключей в самую пору назвать «живыми». Здесь можно лечить заболевания костно-мышечной и нервной систем, кожи, опорно-двигательного аппа­рата, эндокринной системы, гинекологиче­ские болезни. Об этом пишут снова и снова, но пока что вопрос о благоустройстве территории Горячих Ключей и создании здесь курортной зоны далек от разреше­ния. Иван Васильевич рассказал, как ме­ханизаторы Удоканской экспедиции загна­ли в Горячие Ключи самосвал, утопив его прямо возле лечебницы. Вытаскивали тех­нику бульдозером, переломав при этом де­ревья и кустарник и содрав почвенный слой на большой площади. Еще в 1978 го­ду Удоканская экспедиция направила на Горячие Ключи шесть лесовозов со строи­тельной древесиной. До места машины не дошли, свалив лес в болото, где он гниет и по сегодняшний день. Не принимают должных мер к выправлению положения и руководители районного лесничества: весь берег озера испещрен самодельными дорогами, которые во время дождей раз­мываются, и грунт уносится в озеро. Ар-бакадир катастрофически мелеет.

Какие же меры принимает для выправ­ления положения район? Пока все в ста­дии   проектов,   зато   Иван    Васильевич   с грустной улыбкой как-то обмолвился, что вокруг озера он собрал из-под напитков различной крепости несколько тысяч (!) пустых бутылок, погрузил их на идущий в сторону Чары попутный экспедиционный самосвал и сдал в районном центре. Со­лидное подспорье для пенсионера, сказал он...

Да, Горячие Ключи еще ждут своего хо­зяина.

Нам пора было отправляться дальше, но все же я уговорил свой экипаж погос­тить здесь хотя бы еще два дня: уж очень понравились мне ванны! Ребята со­гласились, посвятив эти два дня восхож­дению на ледники хребта Кодар. Я же за три дня принял десять ванн, несмотря на запреты деда, потом, посчитав, что курс лечения пройден полностью, и попрощав­шись с гостеприимным хозяином и всеми обитателями Горячих Ключей, мы начали собираться.

От Горячих Ключей до порога было еще километров семь-восемь, а при ско­рости реки для нашего плота 40—50 ми­нут ходу. Опять все упаковали самым тща­тельным образом, проверили каждый узел плота. Отплыли где-то в десятом часу утра, когда солнце вовсю гуляло по вер­шинам Кодара. Река разлилась уже до полукилометра шириной, шла ровно, быст­ро. Услышав шум порога, поудобней уст­роились каждый на своем месте: я у но­сового весла, ребята — у кормового, по­правили спасательные жилеты, перегляну­лись:

— Ну, поехали?

Вообще-то, по правилам безопасности, следовало высадиться на берег, пройти, осмотреть препятствие. Но мы этого не сделали, потому что столько наслышались рассказов об этом участке реки, столько видели схем и рисунков порога — даже аэрофотоснимки, которые нам, жалеючи, показал геолог Московского государствен­ного университета Сергей Бодров, рабо­тавший со своим отрядом в этих краях в минувшее лето, — что решили не расстраи­вать себя такими зрелищами.

Перед порогом река вроде даже приос­тановилась. Последние секунды тянулись страшно медленно. Ну как тут не вспом­нить об эйнштейновской теории относи­тельности!

А потом полукилометровая по ширине Чара свернулась в бешено мчавшийся по­ток и устремилась вниз по узкому камен­ному коридору. Все рисунки, схемы и фо­тоснимки сразу вылетели из головы, по­мнили только совет эвенков из Чапо-Олого: посередине валун! А плот летел прямо на него. В считанные секунды нужно бы­ло решить, как его обойти. Лезть в самый бой воды не рискнули: уж слишком вы­зывающе выставили свои рваные края об­ломки камней — только наших камер им и не хватало! И мы ударили влево, к са­мому   берегу,   ну   почти   впритык,   пронесшись от валуна в каком-то полуметре. Конечно, ошибись мы хоть на немного... Но все обошлось. А потом отбились от очередного валуна, потом пронеслись по шивере, потом обогнули вырвавшийся из-за поворота залом... Когда пробороздили по гряде валунов, хотели остановиться, ос­мотреть плот — не пострадал ли? Но не тут-то было! Только километров через де­сять нашли более или менее тихое место, куда и направили наше «средство пере­движения».

К вечеру прошли еще один порог — Пуричиканский — и благоразумно реши­ли, что на сегодня хватит. Пристали к бе­регу в устье речушки Конда, и тут мне пришлось вспоминать хозяина Горячих Ключей Ивана Васильевича, предупреж­давшего о последствиях такого неразум­ного увлечения горячими ваннами. У меня поднялась температура; коленки, локти и прочие суставы казались сделанными из резины. Словом, ровно двое суток, ругая себя последними словами, я «загибался», как говорили позднее ребята, да и потом суставы   побаливали  еще  с  месяц.

...Какими словами описать все прелести Чары, ее дикую, неповторимую красоту? Автор исходил, изъездил, исколесил, ис­ползал почти всю Сибирь и Дальний Вос­ток, но разве только Камчатку может сравнить с этим уголком. Представьте се­бе: август, самая жаркая пора года, а нам встречается километровая наледь, подсту­пающая к самой реке. Или многосотметро-вые скалистые стенки: посмотришь — и голова кружится... Или похожие на стра­жей останцы, венчающие собой вершины гор. Или кедры, цепляющиеся вершинами за солнце...

Со временем мы привыкли к порогам. А куда денешься? Научились заходить в них, пропускать между камерами плота валуны,  а  то  и  перепрыгивать  через  них.

Собственно, порожистым был весь уча­сток, где Чара прорезает хребет Кодар. Пороги были большими и маленькими, сложными и простыми, но мы ожидали самый мощный на всем протяжении Чары порог — двойной Торский, с описания ко­торого я начал эти заметки и о котором все говорили с почтительным уважением, даже чуть-чуть приглушая голос. И вот он.

...Ситуация была не из приятных. Слева медведь, справа бешено мчащийся поток. Посередине — наш сидящий на валуне плот. Удастся ли сняться? Мы изо всех сил уперлись веслами в камень, смести­лись на один край — и в следующие мгновения уже были подхвачены мощным течением. Медведь остался позади; нас несло вдоль скал и только по счастливой случайности не накинуло на одну из них. А с правого берега между двумя распад­ками угадывалась еще одна речка — Сы-тыкан,    после   устья    которой    начинается


последний — Сытыканский — порог. Он быстрый, с большим перепадом высот, но все-таки проходить его после Торского бы­ло сплошным удовольствием. Потом при­стали к берегу — отдохнуть, привести в порядок свои впечатления — и, не сгова­риваясь, решили, что будет кощунством не сходить на Торский порог и не посмотреть на пройденный путь. Расстояние, что мы миновали на плоту за 15 минут, отняло у нас пешком почти полтора часа, отчего мы сделали вывод, что скорость реки здесь километров 18—20 в час.

Порог был действительно красив. Угады­валась трасса нашего прохождения: вон там мы повернули, там попали в водово­рот. Порог гудел ровно, могуче, деловито. Казалось, он совсем не сетует на то, что упустил нас. Да и что значили для него минуты нашего пребывания в его владе­ниях?

Чара в среднем течении, где она, про­резав Кодар, выходит на Олёкминское на-горье, в корне отличается от той, что была до хребта. И шириной, и скоростью она стала походить на свою сестру Олёкму. что огибала это же нагорье с восточной стороны. За весла можно было не браться по часу. Пороги исчезли, перекаты ника­кой угрозы не представляли, и мы, отдав­шись воле волн, только и занимались тем, что ловили с плота на спиннинг пятни­стых ленков.


   Участок реки от речки Джелинды до
впадения Чары в Олёкму представляет со-бой безусловный интерес, но уже для другой категории люден, чем мы. Созерцательно­го плана, что ли... Вот, скажем, такое чу­до: падающий почти вертикально с полу-километровой высоты ключ. Незабываемое зрелище! Кстати, таких ключей-водопадов мы встретили два. Или, скажем, выветрен­ная скала в форме гриба. Высота — не менее тридцати метров. У подножия за­метили стадо изюбров, застывших, как из­ваяния. Остались в памяти классические обнажения горных пород — настоящая ла­боратория для студентов-геологов. Запо­мнились заросшие дремучие острова, испят­нанные опять же следами зверей, стреми­тельные горные ключи, в устьях которых в обязательном порядке встречали кроха­лей.

Чарой мы любовались до устья впадаю­щей в нее реки Жуи. Здесь нам повстре­чался небольшой пароходик, спешащий в верховья Жуи, где находились прииски. Это сразу же сказалось на реке. Вода в ней сменила свой прозрачный цвет на кирпичный, и мы забыли про рыбалку.

И последнее. Сплав по Чаре занял у нас ровно шестнадцать дней. Дней, о которых, уверен, каждый из участников вспоминает с легкой грустью, доброй улыбкой и ощу­щением, что прикоснулся к тайнам прекрас­ной Чары и сам стал от этого духовно богаче и щедрее.